Неточные совпадения
Он стоял среди комнаты, глядя, как из самовара вырывается
пар, окутывая чайник на конфорке, на неподвижный огонь
лампы, на одинокий стакан и две тарелки, покрытые салфеткой, — стоял, пропуская мимо себя события и людей этого дня и ожидая от разума какого-нибудь решения, объяснения.
— Собирались в доме ювелира Марковича, у его сына, Льва, — сам Маркович — за границей. Гасили огонь и в темноте читали… бесстыдные стихи, при огне их нельзя было бы читать. Сидели
парами на широкой тахте и на кушетке, целовались. Потом, когда зажигалась
лампа, — оказывалось, что некоторые девицы почти раздеты. Не все — мальчики, Марковичу — лет двадцать, Пермякову — тоже так…
Плохонький зал, переделанный из какой-то оранжереи, был скупо освещен десятком
ламп; по стенам висели безобразные гирлянды из еловой хвои, пересыпанной бумажными цветами. Эти гирлянды придавали всему залу похоронный характер. Около стен, на вытертых диванчиках, цветной шпалерой разместились дамы; в глубине, в маленькой эстраде, заменявшей сцену, помещался оркестр; мужчины жались около дверей. Десятка два
пар кружились по залу, подымая облако едкой пыли.
А Шлема Финкельштейн наяривал на барабане утреннюю зорю. Сквозь густой
пар казарменного воздуха мерцали красноватым потухающим пламенем висячие
лампы с закоптелыми дочерна за ночь стеклами и поднимались с нар темные фигуры товарищей. Некоторые, уже набрав в рот воды, бегали по усыпанному опилками полу, наливали изо рта в горсть воду и умывались. Дядькам и унтер-офицерам подавали умываться из ковшей над грудой опилок.
Войдя наверх, Илья остановился у двери большой комнаты, среди неё, под тяжёлой
лампой, опускавшейся с потолка, стоял круглый стол с огромным самоваром на нём. Вокруг стола сидел хозяин с женой и дочерями, — все три девочки были на голову ниже одна другой, волосы у всех рыжие, и белая кожа на их длинных лицах была густо усеяна веснушками. Когда Илья вошёл, они плотно придвинулись одна к другой и со страхом уставились на него тремя
парами голубых глаз.
Сквозь густой
пар казарменного воздуха мерцали красноватым потухающим пламенем висячие
лампы с закоптелыми дочерна на ночь стеклами и поднимались с нар темные фигуры товарищей.
Мы вышли из западни. И без того душный воздух был теперь наполнен густыми клубами динамитных
паров и пылью.
Лампы погасли. Мы очутились в полном мраке. Выйдя из западни, мы ощутили только одно — глубокую, густую темь. Эта темь была так густа, что осенняя ночь в сравнении с ней казалась сумерками. Дышалось тяжело. Ощупью, по колено в воде, стараясь не сбиться с деревянной настилки, мы пошли к камере. Я попробовал зажечь спичку, но она погасла. Пришлось ожидать, пока вентилятор очистит воздух.
Коляска трогалась с места и тотчас же исчезала в потемках. В красном круге, бросаемом
лампою на дорогу, показывалась новая
пара или тройка нетерпеливых лошадей и силуэт кучера с протянутыми вперед руками. Опять начинались поцелуи, упреки и просьбы приехать еще раз или взять шаль. Петр Дмитрич выбегал из передней и помогал дамам сесть в коляску.
…вокруг самовара, вокруг настоящего самовара, из которого
пар валил, как из паровоза, — даже стекло в
лампе немного затуманилось: так сильно шел
пар. И чашечки были те же, синие снаружи и белые внутри, очень красивые чашечки, которые подарили нам еще на свадьбе. Сестра жены подарила — она очень славная и добрая женщина.
Передняя освещалась стенной
лампой. Висела ильковая шуба Калакуцкого рядом с пальто околоточного. На подзеркальнике лежала меховая шапка и на ней
пара новых светлых перчаток.